Везде Кама... размывает свои берега. Отвесной черной линией опускается глинисто-песчаная терраса, покрытая мелким лесом или пашнями. Загороди из жердей, еще недавно тянувшияся вдали от реки, теперь подмыты, частью обвалились и унесены водой.
Там, где подходят к реке высоты, почти сплошь идут починки и деревни. Кончаются пашни одного починка — начинаются новые, а за ними, где-нибудь в лиственной зелени, чернеет бревенчатая изба самого починочника. На левом берегу, если и видны жилища, то крайне редко. Поблизости от деревни парни удят с берега рыбу, с удивлением глядят на нашу лодку, на нас самих и, под влиянием гложущего любопытства, окликают:
— Куда едете?
Кама широка и глубока местами. Саженной [сажень - 2,13 м] палкой я не достаю дна. Но есть и мелкие места — переборы. Это там, где с одного берега до другого идет гряда, гальки. На переборах и устраивают езовья. Езовья способствую еще большему увеличению гряды. Издалека вы слышите шум, как бы от небольших порогов или каскада — это бьет в езовьях вода. Лодка наклоняется, ныряет носом в неправильные струи, зачерпывает часть воды и быстро несется в пенящихся водах.
Село Афанасьевское своими двумя церквами и массой домов выглядывает людным местом. Наступала ночь — нужно было где-нибудь остановиться: За кирпичными сараями, у перевоза, виднелся одинокий починок, похожий на трактир в людном месте, мы направились к нему.
Ночь, проведенная в починке, напомнила мне Гординское волостное правление. Натопленная до невозможности небольшая изба, при плотно закрытых дверях и окнах. Человек семь спящих мужиков и баб. Ребенок в коклюше болезненно кашлял через каждые десять минуть. Я вышел из избы и лег в передней. Но там холод невообразимый. В четыре часа, когда по Каме клубился туман, я был уже в дороге.
Подозрительно оглядывает нас рыбак со своей некрасивой лодки и не позабывает окликнуть:
— Куда Бог понес?
— В лес по ягоды, — отвечает мой товарищ.
— Вы лес плавить [сплавлять], что ли, хотите?
У д. Машкаровой [Мушкарята], или вернее, Ожегиной... опять появились непрерывно частые починки, опять стали попадаться шумные езовья, хотя и не так часто, как ранее, и не в столь грандиозных размерах.
В 7 часов вечера мы приехали в с. Бисеровское.
***
Несколько деревень с различными названиями, существующие при различных жизненно - экономических условиях, искусственно слиты в одно селение, которому присвоено официальное название — Бисеровское. Это далекое место даже и в Зюздинском крае. От Глазова волость зависит только в административном отношении - более существенной связи нет. Равным образом не замечается особенного тяготения ни к Пермскому краю, от которого отделяют леса и бездорожье в летнее время, ни к Слободскому уезду, по тем же причинам.
Здесь особый мир, выделенный от остального. В волости наперечет известны все телеги - они мало пригодны для здешних дорог. Ездят верхами. Покойников в церковь везут на дровнях; так же перевозят кладь, которая не может поместиться на спине лошади.
До какой степени общественная жизнь несложна и, так сказать, отстала, можно видеть из того, что почти все, вырабатываемое волостью (семя льняное, кожи, меха лисиц и куниц, хлеб, деготь), сосредоточивается в руках одного местного купца, от которого производители получают взамен разные товары. Зависимость цен производимых и потребляемых продуктов не от конкуренции, а от индивидуальная произвола, напоминает первобытный строй общественной жизни.
Хлеб и льняное семя идут на Кайгородскую пристань [совр. С. Кай Верхнекамского района], деготь в Таборы [сейчас село в Свердловской области], соль привозят сюда зимой гужом из Усолья [Пермский край]. Этим и исчерпываются пункты соприкосновения северо-восточного угла Глазовского уезда с остальным миром. Недаром здесь начинаются «не столь отдаленные места» - вятская Сибирь.
В Бисерове живет двое или трое ссыльных; остальные размещены в недальнем расстоянии отсюда, по Березовским починкам Слободского уезда [на самом деле Березовские починки входили в состав Бисеровской волости]. Надзор за ними облегчен до последней степени. Бежать некуда: кругом леса и бесконечные болота; а плыть вниз по Каме - тоже нелепо: впереди пустыня или голодный край. И живут ссыльные, проводя однообразные дни... Контингент ссыльных - разнообразный. Между ними преобладают отбившиеся от рук сынки богатых и знатных родителей. Все испробовал отец - всякие дорогостоящие лицеи, пансионы - и кончает тем, что пользуясь влиянием, упаковывает свое детище в глушь вятских лесов так, чтобы о нем не было ни слуху, ни духу.
В мое время на таких началах содержался здесь сын известного гр. Л-ва [граф Левашов - представитель известного дворянского рода].
Самому мне не привелось познакомиться с ссыльными. Привожу отзыв местных жителей об этом привозном элементе, без всякой личной критики:
«Только сутяжничество в народе развивают — адвокатствуют, деньги с мужиков обирают, народ портят. Мужик последнюю корову продает, несет деньги к адвокату, чтобы тот жалобу написал. Теперь каждый мальчишка того и смотрит, чтобы присутствовать при какой-нибудь кабацкой драке и получить в качестве свидетеля несколько рублей. Делом многие из мужиков бросили заниматься».
Я делаю визит к местному священнику часов в 10 или 11. Семья только что подымается. Слышно как ругается матушка:
— Что это за срам, право! Ни на кого ребенка оставить нельзя. Что это ты, Лиза, делаешь? Я везде одна...
— Я везде одна, — говорит попадья, когда я ей отрекомендовался. — Здесь прислугу нельзя найти... У меня дочь, девочка семнадцати лет, помогает мне во всем. Раньше мы жили в Нолинской округе, посреди больших городов, а потом попали в такую глушь. Одна переездка стоила 38 рублей. А вытерпели-то сколько! Здесь общество - только соседские священники. У ваших родителей велика ли семья?...
В это время прискакал верхом священник. Он высокого роста, с грубыми чертами лица.
— Только что вернулся, — говорит он, — из Христовоздвиженского [вероятно, Христорождественского - совр. с. Савинцы] прихода. Три дела сделал: свадьбу повенчал, умирающего исповедал и ребенка окрестил. Теперь опять свадьбу венчай.
И точно, из окна было видно, как длинная кавалькада мужчин и женщин медленно приближалась к церкви. Между наряженными всех наряднее были, конечно, жених и невеста.
— Неужели вы вперед и назад ездили верхом, ведь это утомительно?
— Нет. Туда я ходил пешком — сапоги в руках несешь, где можно, а где и наденешь. А оттуда, как видите, верхом.
Насколько мог, священник познакомил меня с внутренней жизнью края, и ему я весьма благодарен за полученные сведения.
— Что, батюшка, спрашиваю, поют здесь хороводные песни?
— Право, не могу вам сказать. Я, как только где заслышу песни, отхожу подальше. Не следует мне поощрять это дело. Даже когда помочь у меня устраивают, просят попеть, я ухожу, так что я совсем не знаю, какие песни поют.
— Далее, я стараюсь искоренить пермский язык. Говорю пермякам: кто из вас скажет по своему — штраф, в шутку, разумеется...
Для уплаты податей Бисеровская волость переселяется в зимнее время на Омутнинский, Залазнинский и Кувинский заводы. Даже женщины, и те участвуют при возке руды.
— Что было бы, — спрашивал я священника, — если бы не было этих заводов?
— Трудно было бы народу, если бы не было заводов.
Зимняя заводская работа, как мы уже видели, всецело идет на уплату податей: для собственного обихода от нее не остается ничего. Экономический упадок края виден из того, что, несмотря на заводы, недоимка для волости доходить до 19 тыс. рублей.
Значительную подмогу для жизни крестьян представляет обилие скота. Средним числом на каждый двор приходится по 2 коровы и по 2 лошади. Скотские падежи — большая редкость.
Избы крестьян повсеместно черные, по недостатку, как объясняют здесь, мастеров в делании кирпича для труб, а отчасти и в силу удобства, которое представляет курная изба при сушке кудели.
Надел крестьян около 6 десятин на душу, но, по недоброкачественности здешней почвы, после четырех — пяти лет земля ничего не родить, так что приходится оставлять ее отлеживаться неопределенное число лет и арендовать казенную. Арендная плата за десятину от 60 коп. до 1 рубля. Без усиленного унавоживания земля ничего не дает.
Коров, которыми богат край, кормят зимой соломой, да и лошадей под весну, когда выходит все сено, подкармливают соломой.
***
Покинув Зюздинский край, Алексей Петрович Иванов продолжил свой путь на территории современного Верхнекамского района...
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы оставлять комментарии